Noi prima siamo uomini e dopo giocatori (c) Gianni Morandi
Решила опубликовать свой... эммм... очерк из жизни... эн-летней давности.
Вечно я попадаю в какие-нибудь истории, связанные с интересом ко мне лиц противоположного пола!.. Нет, я не жалуюсь: во-первых, приятно, что таковой интерес присутствует; во-вторых, желанием пробудить интерес у особ, однополых со мною, я уж точно не горю.
В августе 1996 года я поехала в очередной европейский тур читать дальше– на сей раз по маршруту Чехия – Австрия – Италия. Сам по себе маршрут, полагаю, не отличался особым своеобразием и был рассчитан на знакомство с самыми "хитовыми" уголками этой части Европы: Прага – Вена – Венеция (с экскурсиями во Флоренцию, Верону и Падую) – Зальцбург – Прага.
Поездка сулила мне, тогда горячей поклоннице чешского хоккея, немецкого языка и итальянской культуры, неизгладимые впечатления, так что я была полна самых радужных предвкушений. Что касается культурно-географической части программы, то все ожидания оправдались, и даже с лихвой. Однако в любую открытую бочку мёда неизбежно нагадит пролетающий мимо голубь или ещё какой пернатый…
Схема тура, изложенная парой абзацев выше, предполагала перелёт из Москвы в Прагу и дальнейшее продвижение на пятизвёздочном автобусе с ночёвками в гостиницах. Автобус был и вправду очень хорош – большой, могучий, добротный и удобный Мерседес, а вот водители меня удивили и как-то даже насторожили. Это была пара итальянцев, непохожих друг на друга, насколько только могут быть непохожи итальянцы.
Один – маленький (едва ли выше 165 см), с неопределённого цвета волосами, серо-зеленоватыми глазами и полным отсутствием осмысленного выражения на лице, носил какое-то гордое имя – кажется, Клаудио, то бишь Клавдий – и был уроженцем Рима. Молчаливый (главным образом потому, что ему, кажется, просто нечего было сказать), а к тому же не знающий никаких других языков, кроме родного (и это шофёр в турфирме!), 26-летний Клаудио производил впечатление… пустого места. Его даже за рулём не было заметно, что, впрочем, для водителя большого туристического автобуса скорее достоинство, чем недостаток. Его напарник – выше сантиметров на 10-12, смуглый, черноглазый и черноволосый, с едва заметным намёком на серебро в блестящих коротких и чуть вьющихся чёрных волосах, был неаполитанцем. Луиджи, которому (как я узнала позже) сравнялся 41 год, был крайне эмоционален, но старался сдерживаться, английским не владел, хотя кое-как изъяснялся по-немецки. Главным недостатком нашей группы было то, что немецкого языка, в общем, никто толком (да и не только толком) не знал. В результате с трудом подавляющий свой темперамент, общительность и потребность в жестикуляции – а, главное, во внимании! – Луиджи был просто обречён на контакт со мной. Он и попытался его завязать.
Луиджи не был красив, но был безумно ярок и очевидно мужественен. В том смысле, что мужским началом от него несло за версту, как от Кутуньо или Челентано. Мне вообще нравятся мужчины, которые напоминают подёрнутые дымкой пепла угли: сдержанные внешне (неважно, достигается ли это усилием воли или представляет их естественное состояние), даже прохладные, но внутри таится сумасшедший жар; надо лишь чуть поворошить и подуть. Пара улыбок, искоса брошенный лишний взгляд, несколько фраз на немецком, несколько – особый шик! – на итальянском, и вот Луиджи, как бы невзначай, оказывается рядом со мной за завтраком, обедом и ужином, желает доброго утра, находит меня глазами в зеркале, когда мы занимаем места в автобусе – как будто проверяет, все ли пассажиры на месте…
На это ушло два… нет, почти три дня. Прекрасных тёплых пражских дня. Экскурсии по Праге водил чудесный молодой человек, очень симпатичный, безусловный умница. Он не был профессиональным гидом – наш Ярослав, если не ошибаюсь, учился в аспирантуре факультета экономики Пражского университета. Огромный, под два метра ростом, выдающийся не только в высоту, но также "в ширину" и "в глубину", бесконечно обаятельный диабетик Ярослав сиял как солнце, и, глядя на его добрую, немного смущённую улыбку, я буквально отдыхала душой от угольных глаз Луиджи.
Но путь наш лежал в Вену, и, заночевав недалеко от границы, в Зноймо, мы утром въехали в Австрию.
Отель Санкт-Михаэль (или как-то так, названный по стоящей рядом неоготической церкви) оказался зданием довольно причудливого внутреннего строения, хотя с виду – дом как дом. Внутри же, поднявшись по лестнице из лобби, ты попадал на развилку. И в какую сторону ни пойди, тебя будет ждать ещё одна развилка. Или две. Но, даже свернув в нужном направлении, всё равно приходилось проделать ещё пару поворотов, потому что некоторые номера находятся как бы "за углом". В общем, в первый день нетрудно и заблудиться.
Венские вечера – а их, как и пражских, было то ли два, то ли три – мы с Луиджи коротали в лобби, за кофе, мороженым или колой. Да, он нашёл в себе силы, а в кошельке – достаточно шиллингов, чтобы угощать меня этими мелочами по вечерам. Мы сидели, смотрели футбол – не помню, что и кто, кажется, какие-то "бои местного значения". По сравнению с итальянским (и даже с российским) футболом это было скучно, пресно, медленно и вяло, так что особых эмоций мы не испытывали и больше времени уделяли попыткам понять друг друга, чем созерцанию этой футбольной преснятины.
Учитывая, что в распоряжении Луиджи был лишь весьма скудный набор немецких фраз и оборотов, а запас моего итальянского – также невелик, сделать это было непросто, и разговор вёлся больше глазами, чем языком. В конце концов, в последний вечер в Вене, мой кавалер решился. Спать надо было лечь пораньше: утром предстоял выезд в Италию, а за рулём должен был быть как раз Луиджи - и, не досмотрев очередной матч, мы вышли из лобби. Поднявшись до первой развилки, он сказал:
- Мне сюда, – и указал, куда. Я согласно кивнула, мы свернули и прошли ещё один пролёт. История повторилась. Следующий пролёт выводил нас на наш этаж, и я снова молча повернула вслед за нервно ступавшим Луиджи. Чувствовалось, что он еле сдерживается, чтобы не побежать, или не схватить меня за руку, или не закричать… Наконец, на третьем этаже он в очередной раз остановился:
– Мне сюда.
– А мне – сюда, – указала я в прямо противоположном направлении.
– Да нет, сюда! – вперил в меня свой горящий взгляд итальянец.
– Нет, – покачала я головой, – сюда.
– Но моя комната – там!
– А моя – там, – вновь указала я в другую сторону. Луиджи внезапно переменился в лице, сжал челюсти, мне даже показалось, что он меня сейчас ударит. Затем он круто развернулся и стремительно ушёл.
Я озадаченно постояла пару секунд на площадке. Мне и в голову не могло прийти, что за 10 часов до того, как вывести на трассу – оживлённую трассу, к тому же проходящую через Альпийские горы – тяжеленный Мерседес с сорока пятью пассажирами, бравый водитель рискнёт провести ночь любви, которая, учитывая наши темпераменты, оказалась бы, подозреваю, весьма бурной.
Лишь дойдя до своей комнаты (которую я делила с ещё двумя девушками – москвичкой Ларисой и руководителем группы, тоже москвичкой и её тёзкой), я поняла, что смертельно обидела мужика. Но, честно говоря, понадеялась, что утром всё вернётся в норму. Была там ещё какая-то странная ситуация, подробностей которой я не помню – что-то с тем, что Луиджи и Клаудио пришлось срочно переходить в другой номер, двухместный, как и их предыдущий, но – для супружеской пары, то есть с одной кроватью, причём этот номер находился в одном закутке с нашим, и ванная комната оказалась у нас общей. Парней, стопроцентных гетеросексуалов, необходимость спать в одной постели, повергла в шок и возмущение. Луиджи, и без того разъярённый, пришёл просто в бешенство – и уже в этом состоянии не счёл возможным ни пожелать мне спокойной ночи, ни поприветствовать утром. И всё же я надеялась, что всё утрясётся.
Сложности начались утром, едва мы выехали из Вены. Не хотелось бы мне ещё хоть раз испытать "на прочность" нервы итальянца, да ещё и южанина. Классический взгляд уязвлённого до глубины души, оскорблённого в лучших чувствах синьора – мрачный, полыхающий тёмным огнём взор, две неподвижные и пугающие своей неподвижностью маслины: Луиджи, не отрываясь, смотрел на меня в зеркальце. Стоило мне поднять глаза – и я снова и снова натыкалась на этот взгляд, полный желания, ненависти и немого укора. Поначалу это просто мешало мне сосредоточиться на красотах дороги – а ведь пейзажи южной Австрии чудо как хороши! Затем стало раздражать: я всё время "цеплялась" за этот взгляд, он царапал меня, давил, нажимал, делал больно. Потом это стало меня беспокоить: мне казалось, что вся группа видит, куда смотрит сидящий за рулём мужик, и начинает смотреть туда же, то есть – на меня.
Я пересела на другую сторону и на один ряд дальше – к интеллигентной москвичке по имени Алла, старше меня лет на 12-15, воспользовавшись тем, что её сын, Костя, мотался по всему автобусу с видеокамерой, пытаясь найти точку, откуда было бы удобнее всего снимать.
– Я хочу с тобой поговорить, – сказала я Алле.
– Что такое? – видимо, вид у меня был достаточно озабоченный, и Алла сразу почувствовала нечто неладное.
– Посмотри на Луиджи, – сказала я ей. Алла посмотрела. Сначала на него, потом – на меня.
– Что у вас произошло?!
Я честно рассказала ей, что именно произошло. Она меня успокоила, сказал, что всё наладится, что вообще всё это фигня, не бери, мол, в голову, мужик бесится – ну, на то он и мужик, тем более – неаполитанец.
Однако к тому времени мы уже были в предгорьях Альп. А потом уже и не в предгорьях. Изумительная суровая красота гор, обломки, слои и изломы, серпантин, мосты и ущелья – всё это туманным калейдоскопом проносилось мимо меня. Я пыталась сосредоточиться на альпийских красотах – правда, пыталась! Но Луиджи… Почти не мигая, продолжал он неотрывно сверлить меня своими лихорадочно блестевшими глазами. Очередной мост – чуть ли не знаменитый мост Европа – над пропастью он кажется изящным, хрупким и очень ненадёжным, так что лучше смотреть куда-нибудь вверх, а не по сторонам или вниз. Внезапно Алла трогает меня за локоть и указывает глазами на моего итальянца. Не вижу ничего такого, чего бы я не наблюдала на протяжении последней пары часов… Пожимаю плечами:
– Я же тебе говорю, он всю дорогу так едет!..
– Полин, – в голосе Аллы, обычно ироничном и рассудительном, я явственно слышу оттенки возрастающего беспокойства и едва ли не паники, – он тебя не смог ночью "сделать", так теперь, на этой горной дороге, он всех нас сейчас "сделает"!
И только тут я понимаю всерьёз, что мы едем в самом сердце Альпийских гор. Только тут до меня доходит, что если "чуть-чуть" съехать с дороги – не то что костей не соберёшь, а и опознать-то будет невозможно. Только теперь я осознаю бешеный темп, в котором мы едем: тяжеленный туристический "Мерс" летит по горному мосту над пропастью с полуторакилометровой глубиной на скорости под сотню. "На борту" почти полсотни человек, а водитель вместо того, чтобы смотреть на дорогу, злобно пялится на продинамившую его подругу.
– Полинка, пожалуйста, сделай что-нибудь! Пойди сядь впереди, поговори с ним. Может, он успокоится немного.
– Но я же почти не говорю по-итальянски!
– Неважно! Иди к нему, сейчас, быстро, пока он нас не угробил!
Понимаю, что Алла права. Делать нечего – иду вперёд, сажусь на переднее сиденье, прямо сзади водительского места, наклоняюсь чуть вперёд и вправо:
– Buongiorno, Luigi.
Молчит. Смотрит. Только теперь неудобно, я слишком близко, и надо или глаза скашивать, или положение зеркала менять. На это мой красавец не решается, приходится взглянуть на дорогу. Уже хорошо.
– Buongiorno, Claudio.
– Buongiorno.
О! Оказывается, невзрачный Клаудио тоже умеет разговаривать!
Смещаюсь ещё правее, к месту "штурмана", на котором сейчас сидит Клаудио. Пытаюсь завести разговор, что при моём близком к нулю знании итальянского очень непросто. Но я чувствую ответственность за всю группу и, героически импровизируя, пробую разговорить "статую оскорблённой Добродетели".
Мне это удаётся! Тут-то я и узнаю, что Луиджи 41 год, что он не женат, потому что в Италии, а особенно в южных провинциях, мужчины редко женятся рано, но сорок – это как раз тот возраст, когда уже можно думать о создании семьи. Клаудио, видно, радуясь приближению Родины – мы уже на границе с Италией – тоже включается в разговор, даже улыбается, что кажется совсем уж невероятным.
Взгляд неаполитанца мягчает, теплеет, руки уже не судорожно вцепляются в баранку, а лежат свободно, движения руля становятся более плавными, осмысленными и своевременными. Луиджи, почувствовав себя увереннее, в своей тарелке – стихии – стране, внезапно преисполняется достоинства, в голосе появляются нотки эдакой снисходительности. Конечно – ведь он принял мой приход и мои попытки восстановить нормальное общение за извинение! Он уверен, что "сломал" меня; его самолюбие "подмазано". Он чувствует себя хозяином положения и – в лучших традициях пылких южан – неизбежно теряет интерес ко мне. Ну да, он может вволю общаться на родном языке, зачем ему теперь наши "сложности перевода"?
Никакого хэппи-энда у этой истории не было. В Лидо ди Езоло, пляжном местечке под Венецией, где мы остановились на четыре дня, Луиджи преувеличенно громко и преувеличенно весело описывал Клаудио, каких и сколько он поимел за день, за вечер и за ночь, при этом сидя за соседним со мной столиком и обращаясь к Клаудио, но глядя на меня. А во время экскурсии во Флоренцию и вовсе тихо покинул нас – видимо, срок его работы с нашей группой заканчивался, и обратный путь в Прагу через Зальцбург мы проделали уже с одним водителем.
Он спрыгнул с подножки прямо с водительского места – не попрощавшись, не сказав ни слова, даже не оглянувшись… Грустила ли я по нему? Переживала ли, что так и не изведала сладости неаполитанских губ и жара южных объятий? Да, наверное – с полдня, вряд ли больше. Но в памяти остался образ смуглого мужчины в джинсах и красной футболке, чуть начинающего полнеть, с маслянисто-тёмными, как чёрный шоколад, глазами – сорокалетнего шофёра-итальянца, для которого короткий роман с белокожей куколкой из далёкой России мог, быть может, стать самым захватывающим приключением в жизни…
Вечно я попадаю в какие-нибудь истории, связанные с интересом ко мне лиц противоположного пола!.. Нет, я не жалуюсь: во-первых, приятно, что таковой интерес присутствует; во-вторых, желанием пробудить интерес у особ, однополых со мною, я уж точно не горю.
В августе 1996 года я поехала в очередной европейский тур читать дальше– на сей раз по маршруту Чехия – Австрия – Италия. Сам по себе маршрут, полагаю, не отличался особым своеобразием и был рассчитан на знакомство с самыми "хитовыми" уголками этой части Европы: Прага – Вена – Венеция (с экскурсиями во Флоренцию, Верону и Падую) – Зальцбург – Прага.
Поездка сулила мне, тогда горячей поклоннице чешского хоккея, немецкого языка и итальянской культуры, неизгладимые впечатления, так что я была полна самых радужных предвкушений. Что касается культурно-географической части программы, то все ожидания оправдались, и даже с лихвой. Однако в любую открытую бочку мёда неизбежно нагадит пролетающий мимо голубь или ещё какой пернатый…
Схема тура, изложенная парой абзацев выше, предполагала перелёт из Москвы в Прагу и дальнейшее продвижение на пятизвёздочном автобусе с ночёвками в гостиницах. Автобус был и вправду очень хорош – большой, могучий, добротный и удобный Мерседес, а вот водители меня удивили и как-то даже насторожили. Это была пара итальянцев, непохожих друг на друга, насколько только могут быть непохожи итальянцы.
Один – маленький (едва ли выше 165 см), с неопределённого цвета волосами, серо-зеленоватыми глазами и полным отсутствием осмысленного выражения на лице, носил какое-то гордое имя – кажется, Клаудио, то бишь Клавдий – и был уроженцем Рима. Молчаливый (главным образом потому, что ему, кажется, просто нечего было сказать), а к тому же не знающий никаких других языков, кроме родного (и это шофёр в турфирме!), 26-летний Клаудио производил впечатление… пустого места. Его даже за рулём не было заметно, что, впрочем, для водителя большого туристического автобуса скорее достоинство, чем недостаток. Его напарник – выше сантиметров на 10-12, смуглый, черноглазый и черноволосый, с едва заметным намёком на серебро в блестящих коротких и чуть вьющихся чёрных волосах, был неаполитанцем. Луиджи, которому (как я узнала позже) сравнялся 41 год, был крайне эмоционален, но старался сдерживаться, английским не владел, хотя кое-как изъяснялся по-немецки. Главным недостатком нашей группы было то, что немецкого языка, в общем, никто толком (да и не только толком) не знал. В результате с трудом подавляющий свой темперамент, общительность и потребность в жестикуляции – а, главное, во внимании! – Луиджи был просто обречён на контакт со мной. Он и попытался его завязать.
Луиджи не был красив, но был безумно ярок и очевидно мужественен. В том смысле, что мужским началом от него несло за версту, как от Кутуньо или Челентано. Мне вообще нравятся мужчины, которые напоминают подёрнутые дымкой пепла угли: сдержанные внешне (неважно, достигается ли это усилием воли или представляет их естественное состояние), даже прохладные, но внутри таится сумасшедший жар; надо лишь чуть поворошить и подуть. Пара улыбок, искоса брошенный лишний взгляд, несколько фраз на немецком, несколько – особый шик! – на итальянском, и вот Луиджи, как бы невзначай, оказывается рядом со мной за завтраком, обедом и ужином, желает доброго утра, находит меня глазами в зеркале, когда мы занимаем места в автобусе – как будто проверяет, все ли пассажиры на месте…
На это ушло два… нет, почти три дня. Прекрасных тёплых пражских дня. Экскурсии по Праге водил чудесный молодой человек, очень симпатичный, безусловный умница. Он не был профессиональным гидом – наш Ярослав, если не ошибаюсь, учился в аспирантуре факультета экономики Пражского университета. Огромный, под два метра ростом, выдающийся не только в высоту, но также "в ширину" и "в глубину", бесконечно обаятельный диабетик Ярослав сиял как солнце, и, глядя на его добрую, немного смущённую улыбку, я буквально отдыхала душой от угольных глаз Луиджи.
Но путь наш лежал в Вену, и, заночевав недалеко от границы, в Зноймо, мы утром въехали в Австрию.
Отель Санкт-Михаэль (или как-то так, названный по стоящей рядом неоготической церкви) оказался зданием довольно причудливого внутреннего строения, хотя с виду – дом как дом. Внутри же, поднявшись по лестнице из лобби, ты попадал на развилку. И в какую сторону ни пойди, тебя будет ждать ещё одна развилка. Или две. Но, даже свернув в нужном направлении, всё равно приходилось проделать ещё пару поворотов, потому что некоторые номера находятся как бы "за углом". В общем, в первый день нетрудно и заблудиться.
Венские вечера – а их, как и пражских, было то ли два, то ли три – мы с Луиджи коротали в лобби, за кофе, мороженым или колой. Да, он нашёл в себе силы, а в кошельке – достаточно шиллингов, чтобы угощать меня этими мелочами по вечерам. Мы сидели, смотрели футбол – не помню, что и кто, кажется, какие-то "бои местного значения". По сравнению с итальянским (и даже с российским) футболом это было скучно, пресно, медленно и вяло, так что особых эмоций мы не испытывали и больше времени уделяли попыткам понять друг друга, чем созерцанию этой футбольной преснятины.
Учитывая, что в распоряжении Луиджи был лишь весьма скудный набор немецких фраз и оборотов, а запас моего итальянского – также невелик, сделать это было непросто, и разговор вёлся больше глазами, чем языком. В конце концов, в последний вечер в Вене, мой кавалер решился. Спать надо было лечь пораньше: утром предстоял выезд в Италию, а за рулём должен был быть как раз Луиджи - и, не досмотрев очередной матч, мы вышли из лобби. Поднявшись до первой развилки, он сказал:
- Мне сюда, – и указал, куда. Я согласно кивнула, мы свернули и прошли ещё один пролёт. История повторилась. Следующий пролёт выводил нас на наш этаж, и я снова молча повернула вслед за нервно ступавшим Луиджи. Чувствовалось, что он еле сдерживается, чтобы не побежать, или не схватить меня за руку, или не закричать… Наконец, на третьем этаже он в очередной раз остановился:
– Мне сюда.
– А мне – сюда, – указала я в прямо противоположном направлении.
– Да нет, сюда! – вперил в меня свой горящий взгляд итальянец.
– Нет, – покачала я головой, – сюда.
– Но моя комната – там!
– А моя – там, – вновь указала я в другую сторону. Луиджи внезапно переменился в лице, сжал челюсти, мне даже показалось, что он меня сейчас ударит. Затем он круто развернулся и стремительно ушёл.
Я озадаченно постояла пару секунд на площадке. Мне и в голову не могло прийти, что за 10 часов до того, как вывести на трассу – оживлённую трассу, к тому же проходящую через Альпийские горы – тяжеленный Мерседес с сорока пятью пассажирами, бравый водитель рискнёт провести ночь любви, которая, учитывая наши темпераменты, оказалась бы, подозреваю, весьма бурной.
Лишь дойдя до своей комнаты (которую я делила с ещё двумя девушками – москвичкой Ларисой и руководителем группы, тоже москвичкой и её тёзкой), я поняла, что смертельно обидела мужика. Но, честно говоря, понадеялась, что утром всё вернётся в норму. Была там ещё какая-то странная ситуация, подробностей которой я не помню – что-то с тем, что Луиджи и Клаудио пришлось срочно переходить в другой номер, двухместный, как и их предыдущий, но – для супружеской пары, то есть с одной кроватью, причём этот номер находился в одном закутке с нашим, и ванная комната оказалась у нас общей. Парней, стопроцентных гетеросексуалов, необходимость спать в одной постели, повергла в шок и возмущение. Луиджи, и без того разъярённый, пришёл просто в бешенство – и уже в этом состоянии не счёл возможным ни пожелать мне спокойной ночи, ни поприветствовать утром. И всё же я надеялась, что всё утрясётся.
Сложности начались утром, едва мы выехали из Вены. Не хотелось бы мне ещё хоть раз испытать "на прочность" нервы итальянца, да ещё и южанина. Классический взгляд уязвлённого до глубины души, оскорблённого в лучших чувствах синьора – мрачный, полыхающий тёмным огнём взор, две неподвижные и пугающие своей неподвижностью маслины: Луиджи, не отрываясь, смотрел на меня в зеркальце. Стоило мне поднять глаза – и я снова и снова натыкалась на этот взгляд, полный желания, ненависти и немого укора. Поначалу это просто мешало мне сосредоточиться на красотах дороги – а ведь пейзажи южной Австрии чудо как хороши! Затем стало раздражать: я всё время "цеплялась" за этот взгляд, он царапал меня, давил, нажимал, делал больно. Потом это стало меня беспокоить: мне казалось, что вся группа видит, куда смотрит сидящий за рулём мужик, и начинает смотреть туда же, то есть – на меня.
Я пересела на другую сторону и на один ряд дальше – к интеллигентной москвичке по имени Алла, старше меня лет на 12-15, воспользовавшись тем, что её сын, Костя, мотался по всему автобусу с видеокамерой, пытаясь найти точку, откуда было бы удобнее всего снимать.
– Я хочу с тобой поговорить, – сказала я Алле.
– Что такое? – видимо, вид у меня был достаточно озабоченный, и Алла сразу почувствовала нечто неладное.
– Посмотри на Луиджи, – сказала я ей. Алла посмотрела. Сначала на него, потом – на меня.
– Что у вас произошло?!
Я честно рассказала ей, что именно произошло. Она меня успокоила, сказал, что всё наладится, что вообще всё это фигня, не бери, мол, в голову, мужик бесится – ну, на то он и мужик, тем более – неаполитанец.
Однако к тому времени мы уже были в предгорьях Альп. А потом уже и не в предгорьях. Изумительная суровая красота гор, обломки, слои и изломы, серпантин, мосты и ущелья – всё это туманным калейдоскопом проносилось мимо меня. Я пыталась сосредоточиться на альпийских красотах – правда, пыталась! Но Луиджи… Почти не мигая, продолжал он неотрывно сверлить меня своими лихорадочно блестевшими глазами. Очередной мост – чуть ли не знаменитый мост Европа – над пропастью он кажется изящным, хрупким и очень ненадёжным, так что лучше смотреть куда-нибудь вверх, а не по сторонам или вниз. Внезапно Алла трогает меня за локоть и указывает глазами на моего итальянца. Не вижу ничего такого, чего бы я не наблюдала на протяжении последней пары часов… Пожимаю плечами:
– Я же тебе говорю, он всю дорогу так едет!..
– Полин, – в голосе Аллы, обычно ироничном и рассудительном, я явственно слышу оттенки возрастающего беспокойства и едва ли не паники, – он тебя не смог ночью "сделать", так теперь, на этой горной дороге, он всех нас сейчас "сделает"!
И только тут я понимаю всерьёз, что мы едем в самом сердце Альпийских гор. Только тут до меня доходит, что если "чуть-чуть" съехать с дороги – не то что костей не соберёшь, а и опознать-то будет невозможно. Только теперь я осознаю бешеный темп, в котором мы едем: тяжеленный туристический "Мерс" летит по горному мосту над пропастью с полуторакилометровой глубиной на скорости под сотню. "На борту" почти полсотни человек, а водитель вместо того, чтобы смотреть на дорогу, злобно пялится на продинамившую его подругу.
– Полинка, пожалуйста, сделай что-нибудь! Пойди сядь впереди, поговори с ним. Может, он успокоится немного.
– Но я же почти не говорю по-итальянски!
– Неважно! Иди к нему, сейчас, быстро, пока он нас не угробил!
Понимаю, что Алла права. Делать нечего – иду вперёд, сажусь на переднее сиденье, прямо сзади водительского места, наклоняюсь чуть вперёд и вправо:
– Buongiorno, Luigi.
Молчит. Смотрит. Только теперь неудобно, я слишком близко, и надо или глаза скашивать, или положение зеркала менять. На это мой красавец не решается, приходится взглянуть на дорогу. Уже хорошо.
– Buongiorno, Claudio.
– Buongiorno.
О! Оказывается, невзрачный Клаудио тоже умеет разговаривать!
Смещаюсь ещё правее, к месту "штурмана", на котором сейчас сидит Клаудио. Пытаюсь завести разговор, что при моём близком к нулю знании итальянского очень непросто. Но я чувствую ответственность за всю группу и, героически импровизируя, пробую разговорить "статую оскорблённой Добродетели".
Мне это удаётся! Тут-то я и узнаю, что Луиджи 41 год, что он не женат, потому что в Италии, а особенно в южных провинциях, мужчины редко женятся рано, но сорок – это как раз тот возраст, когда уже можно думать о создании семьи. Клаудио, видно, радуясь приближению Родины – мы уже на границе с Италией – тоже включается в разговор, даже улыбается, что кажется совсем уж невероятным.
Взгляд неаполитанца мягчает, теплеет, руки уже не судорожно вцепляются в баранку, а лежат свободно, движения руля становятся более плавными, осмысленными и своевременными. Луиджи, почувствовав себя увереннее, в своей тарелке – стихии – стране, внезапно преисполняется достоинства, в голосе появляются нотки эдакой снисходительности. Конечно – ведь он принял мой приход и мои попытки восстановить нормальное общение за извинение! Он уверен, что "сломал" меня; его самолюбие "подмазано". Он чувствует себя хозяином положения и – в лучших традициях пылких южан – неизбежно теряет интерес ко мне. Ну да, он может вволю общаться на родном языке, зачем ему теперь наши "сложности перевода"?
Никакого хэппи-энда у этой истории не было. В Лидо ди Езоло, пляжном местечке под Венецией, где мы остановились на четыре дня, Луиджи преувеличенно громко и преувеличенно весело описывал Клаудио, каких и сколько он поимел за день, за вечер и за ночь, при этом сидя за соседним со мной столиком и обращаясь к Клаудио, но глядя на меня. А во время экскурсии во Флоренцию и вовсе тихо покинул нас – видимо, срок его работы с нашей группой заканчивался, и обратный путь в Прагу через Зальцбург мы проделали уже с одним водителем.
Он спрыгнул с подножки прямо с водительского места – не попрощавшись, не сказав ни слова, даже не оглянувшись… Грустила ли я по нему? Переживала ли, что так и не изведала сладости неаполитанских губ и жара южных объятий? Да, наверное – с полдня, вряд ли больше. Но в памяти остался образ смуглого мужчины в джинсах и красной футболке, чуть начинающего полнеть, с маслянисто-тёмными, как чёрный шоколад, глазами – сорокалетнего шофёра-итальянца, для которого короткий роман с белокожей куколкой из далёкой России мог, быть может, стать самым захватывающим приключением в жизни…
@музыка: из аниме "Toradora!"
@настроение: Сарт+3! какое ещё может быть настроение!?
@темы: записки, путевые заметки
-
-
18.03.2009 в 14:17-
-
18.03.2009 в 14:24-
-
18.03.2009 в 16:02Я тебя понимаю. И ты это знаешь)